Онлайн-конференция с директором МОНИКИ

Директор Московского областного научно-исследовательского клинического института имени М.Ф. Владимирского (МОНИКИ), профессор РАН Филипп Палеев ответил на вопросы читателей Регионального информационного агентства Московской области (РИАМО) в ходе онлайн-конференции «МОНИКИ: опыт и современные технологии старейшего медицинского института России - жителям Подмосковья».

Ведущая: МОНИКИ - один из крупнейших и известнейших в России институтов, в этом году отмечает 240-летие. Как вы готовитесь к этому событию, с каким багажом вы к нему подошли?

Палеев: Действительно, МОНИКИ – одно из старейших учреждений в России и Москве, организован был в 1775 году приказом Екатерины Второй. Предшествовало этому событию страшное для всей Москвы и вообще для России событие - чумные бунты и эпидемия чумы, которая практически половину Москвы выкосила. И Екатерина тогда своим приказом создала противочумный карантин на периферии Москвы, она еще не была Москвой, Подмосковье, в усадьбе помещика, а потом, когда удалось справиться, она решила, что на этом месте будет больница для бедных, сирых и убогих. И вот 1775 году она приказ этот подписала, в 1776 году эта больница начала функционировать. Дальше ее очень известные люди возглавляли, возглавлял – доктор Поль, известный был человек очень, при нем начала развиваться хирургия, потом 10 лет в ней работал Фридрих Гааз – немец, который приехал в Россию и полюбил ее всем сердцем, он был известен как великий гуманист, врач, который не просто лечил людей, но заботился о тех, о ком не в силах заботиться государство - пленных, заключенных, каторжниках. Известно то, что он придумал специальные кандалы, которые не повреждали рук и ног каторжников. И всю жизнь он занимался благотворительностью, он был достаточно богатый человек поначалу, но потом оказался в глубокой нищете, просил подаяние, не для себя, а для пациентов и больных. Его практически вся Москва хоронила.

В дальнейшем институт очень активно развивался, очень известные люди работали у нас на базе института, известные фамилии, которые на слуху, которые начинали работу в институте – Вишневский, в честь которого назван институт, Блохин, тоже у нас начинал работать, великий терапевт Дмитрий Плетнев, который был одним из лидеров российской терапии. Потом эту школу продолжили очень известные клиницисты и хирурги, такие как Трапезников, Трапезникова, Абрамян – это урологи известные российские и советские. У нас работал родоначальника российской кардиохирургии и детской кардиохирургии Францев, один из первых начал детскую кардиохиругию в России. Одно из первых учреждений в России, которое стало заниматься пересадкой. Сейчас МОНИКИ – многопрофильное медицинское учреждение, это 1100-коечная больница, в которой работает почти 2,5 тысячи человек, это большой коллектив. У нас более 30 различных подразделений клинических. Важно, что на базе института находится и подразделение научно-исследовательских – есть научные сотрудники, которые занимаются научно-исследовательской работой, и также факультет усовершенствования врачей. Факультет усовершенствования у нас в год проходит порядка 6 тысяч врачей со всей Московской области, которые повышают свою квалификацию, это база для обучения и передачи новых знаний. У нас больше 100 докторов наук работает, более 150 кандидатов медицинских наук, четыре члена-корреспондента-академика, это мощнейший состав, мощнейший коллектив. Наша основная задача – это, конечно, развитие, совершенствование, внедрение новых передовых технологий лечения заболеваний.

Ведущая: Хотела бы логически перейти к следующему вопросу – Антона из Москвы. Он просил перечислить пять основных достижений, современных технологий, которыми вы пользуетесь. Можете тезисно ответить на вопрос?

Палеев: Значит, какие технологии у нас есть. У нас, конечно, все представлены направления, кроме психиатрии и акушерства и гинекологии. Психиатрия у нас выделена в отдельное подразделение в Московской области, акушерство и гинекология выделены в отдельный научно-исследовательский институт акушерства и гинекологии – МОНИИАГ. Поэтому эти два сегмента они успешно развиваются. У нас остальные все специальности представлены, выделить можно следующее. Первое – это сердечно-сосудистая хирургия и малоинвазивная хирургия, наше основное направление, по которому мы делаем определенные усилия, для того чтобы оно сохраняло свои передовые направления, передовые позиции. У нас возглавляет это отделение отдел Осиев Александр Григорьевич – это один из ведущих, популярных хирургов России, на его счету десятки тысяч операций, очень сложнейших, за которые иногда даже никто не берется. И мы сейчас выполняем сейчас по 200 операций – и ишемическая болезнь сердца, и заболевания сердца и сосудов, берем вещи крайне тяжелые.

Недавно был случай, когда мы спасли жизнь женщине, которая фактически три раза погибала. У нее развился кардиологический шок на фоне тяжелейшего инфаркта миокарда, и без операции она вообще не прожила бы и дня, но сама по себе операция настолько тяжелая, настолько сложная, настолько требовавшая высочайшей квалификации и слаженной работы подразделений, что за нее страшно было браться. Но мы взялись и понимали, что мы можем с этим справиться, и было установлено пять стендов и во время операции у нее два раза происходила остановка сердца. Потом был тяжелейший период восстановления в реанимации, потому что в первые сутки она чувствовала себя неплохо, но вторые, третьи сутки – это такой критический период, когда сердце не справляется от возрастающей нагрузки, несмотря на то, что у него уже сосуды проходимы, у пациентки сосуды уже были проходимы, но инфаркт уже случившийся – это тяжелая нагрузка на организм. Был период очень критический, но все равно все эти этапы прошли удачно. Вот в течение двух недель нам удалось поставить ее на ноги, отправить в санаторий. И вот это технологии, которые работают в совокупности, это возможности делать тяжелейшие операции, это готовность всего персонала с этими больными иметь дело – общаться, уметь с ними обращаться, это аппаратура, которая позволяет это делать. Поэтому для нас вот это направление фундаментально, мы сейчас оперируем аортальный клапан эндоваскулярно – то есть делать операцию на клапане сердца, не разрезая грудную клетку, мы ставим специальные окклюдеры, которые закрывают дефекты внутри сердца, мы делаем операции на артериях периферических, на аорте, на сонных артериях, на артериях головного мозга у пациентов с инсультами – то есть это огромный спектр, огромное направление, которым мы занимаемся.

Второе такое наше фундаментальное направление, где мы тоже являемся лидерами, одними из лидеров по России – это гепатология. У нас на базе института находится областной гепатологический центр, здесь такое стечение – сотни, тысячи пациентов с гепатитами. Причем центр работает очень активно, очень эффективно – мы в год выполняем порядка тысячи биопсий печени, это вообще количество, которое сравнимо с общим количеством биопсий печени по всей России. Для того чтобы исследовать морфологическое состояние, повреждения печени, изменения печени на фоне гепатита. У нас есть порядка сотни пациентов, которые проходят специфическое, крайне дорогое лечение – цена лечения порядка миллиона рублей. Там есть вопрос по поводу гепатологии - это очень востребованное направление.

И в плане гепатологическом направлении мы подошли вплотную к следующему этапу, очень важному для нас в Московской области – это трансплантация печени. Почки мы уже трансплантируем уже больше десятка лет... В этом году мы планируем сделать первую пересадку печени в Московской области. Очень важный шаг для нас, поскольку мы фактически замкнем весь цикл – и лечить на начальной стадии, когда можно терапевтически помочь, и выход на тяжелых пациентов, которым уже невозможно никак помочь, только пересадкой. У нас уже все есть, есть один из ведущих трансплантологов России, который делал и делает, у нас большие надежды на это направление.

Третье очень важное направление – это дерматоонкология, оно также очень слабо представлено в России в целом, но мы специализируемся на этом направлении – это лечение онкологических заболеваний кожи – меланомы, лимфомы кожи. У нас целое отделение дерматоонкологии, и там есть кафедра, которая этим занимается и позволяет нам лечить крайне тяжелых больных, от которых отказываются. Мы берем этих пациентов, у нас даже определенные технологии разработаны, которые позволяют больных лечить.

Дальше у нас – челюстно-лицевая хирургия, это четвертое направление, реконструктивные операции на черепе. У нас есть 3D-принтеры, которые могут конструировать и делать физические протезы прямо под дефекты, которые возникают у людей. Есть в основном два направления – травмы и последствия травм и второе направление – это онкология, когда пациентам необходимо реплицировать часть кости, костей лицевого черепа, для того чтобы убрать опухоль, а потом надо все конструировать, чтобы визуальный эффект сохранился. Это направление у нас очень активно развивается, вплоть до того, что мы часть протезов печатаем на 3D-принтерах, а потом эти импланты имплантируем пациентам вместо костей.

И вот эндокринология – это будет пятым направлением. И современные способы лечения сахарного диабета – мы начали программу по установке помп, это новое направление, позволяющее пациентам устанавливать специальный прибор – иголочку, который имплантируют под кожу и фактически симулируется физиологический способ поступления инсулина в организм. Это важно для трех категорий пациентов: это дети с сахарным диабетом первого типа. У нас такие дети есть, они состоят у нас под наблюдением, и мы помпы устанавливаем; это женщины, которые готовятся стать матерями, готовятся к беременности, беременные. Дело в том, что многие женщины с сахарным диабетом боятся рожать – потребность есть, желание есть, но страх очень большой – и женщина может пострадать и ребенок может родиться с тяжелыми проблемами. Если грамотно начать готовить женщину к этому периоду, вести ее очень тщательно при беременности, тогда здесь осложнения минимальные. Можно дарить радость материнства женщинам, которые до сих пор этого избегают. И третья категория – это пациенты с крайне тяжелыми формами сахарного диабета, у которых множественные осложнения со стороны почек, печени, головного мозга, сосудов… В прошлом году 150 помп поставили, в этом году еще 450.

Ведущая: Почти в три раза больше. Давайте тогда уже возьмем вопрос про гепатит: «Здравствуйте, я житель Московской области. У меня диагностирован гепатит С, недавно прошел обследование и поставили диагноз цирроз печени. Но врачи сказали, что в первую очередь необходимо лечить гепатит С джинейриками европейского или индийского производства. Однако лечение данными препаратами очень дорогое и не доступно для меня. Есть ли в МОНИКИ программа по лечению гепатита С современными лекарствами. Кто может быть участником этой программы?»

Палеев: Действительно осложнением гепатита является цирроз – это терминальная стадия поражения печени, когда печень теряет свою основную функцию и не способна уже синтезировать в нужном количестве белков, полезных веществ. После цирроза печени фактически лечением является пересадка печени. В некоторых стадиях мы можем помочь лекарственными препаратами, лечение очень дорогое, я уже говорил – в некоторых случаях оно доходит до миллиона рублей на курс в год. У нас сейчас есть такая возможность лечить таких пациентов, мы это делаем в плановом порядке. Пациент должен обратиться в гепатологический центр МОНИКИ, телефоны регистратуры есть на сайте, кроме того, пациент может быть записан через систему «врач-врач» - надо обратиться к гепатологу или инфекционисту по месту жительства и он запишет на консультацию в МОНИКИ, определят дату, время, когда он может подъехать, чтобы мы провели соответствующие дополнительные исследования - возможно, биопсия, будет определен тип вируса, потому что при разных вирусах разную терапию проводят. И определенное финансирование этих пациентов есть – через бюджет Московской области и ФОМС. Поэтому возможность такая есть, надо обратиться, записаться на консультацию к нашему гепатологу.

Ведущая: Очередь большая или ее в принципе нет?

Палеев: Знаете, очередь – это вопрос такой философский, потому что не всем пациентам нужно лечение сиюминутное. Некоторым пациентам лечение уже бесперспективно и смысла проводить его нет, некоторым пациентам нет необходимости назначать препараты, потому что, например, цирроз печени… Не все пациенты с гепатитом должны проходить лечение. Надо оставлять решение за врачом, потому что врач находит баланс между рисками и целесообразностью. Иногда само лечение может навредить человеку, оно не такое безопасное, как казалось бы. Поэтому всегда надо понимать... Например, если у пациента минимальная активность вируса и нет признаков цирроза, фиброза печени, то иногда мы лечение и не назначаем, потому что понимаем, что смысла большого нет – человек может получать терапию, а от нее могут быть определенные осложнения, эффект будет минимальный, а без лечения человек проживет столько же, а может быть и дольше без всяких проблем. Поэтому все-таки я всегда рекомендую перед тем как принимать внутреннее решение, что мне нужна та или иная технология лечения, все-таки проконсультироваться с врачом. Если недостаточно мнения одного врача, можно получить второе мнение и только после этого настаивать на том, что эта терапия нужна.

Очереди в принципе есть, безусловно, но они чисто условные. То есть все пациенты, которым необходимо по медицинским показаниям лечение, мы их берем. Сейчас у нас есть определенное количество больных, которые проходят лечение, если будут появляться новые, мы будем ставить их в план.

Ведущая: Сейчас врачи-онкологи часто говорят, что бороться с раком не всегда имеет смысл, что лучше принимать меры для сохранения качества жизни. Особенно в случаях, когда больные находятся в преклонном возрасте. Слышала даже, что хотят создать при больницах "комитеты этики", чтобы они вместе с больным и их родственником принимали решение о необходимости дальнейшего лечения. Что Вы об этом думаете? (Оксана, Реутов)

Палеев: Когда мы обсуждаем вопросы лечения онкологических заболеваний, мы констатируем, что где-то 80% всех ресурсов, которые уходят на лечение пациентов, они тратятся на последние шесть месяцев жизни пациента. То есть получается, что именно в этот период потребляется вся масса денег (ресурсов), которые тратятся на человека.

То есть нельзя сказать, что они существенно продлевают жизнь. В то же время, раннее выявление заболевания, особенно онкологических, дает настолько колоссальное преимущество в лечении, что даже трудно описать. Поэтому, когда мы говорим об онкологии, мы хотим еще раз напомнить пациентам, что надо как можно чаще проходить диспансеризацию. То есть проходить профилактические обследования для того, чтобы выявить ранние признаки болезни. Мы это делаем не для того, чтобы сказать «не курите» или еще что-то, а именно для того, чтобы выявить ранние признаки болезни. Если мы выявим болезни на раннем этапе, то мы можем ее вылечить. Причем, по некоторым онкологическим направлениям лечение может доходить до 90-95%. То есть рак не является сейчас приговором.

Другое дело, когда мы это дело выявляем на более поздних стадиях. У нас есть так называемая «третья стадия рака», когда онкологические злокачественные клетки находятся не только в локальных органах, они поражают лимфоузлы, а потом выделяют метастазы, то есть здесь уже отдаленное высевание раковых клеток в другие органы. И вот в этой стадии пациентов, конечно, лечить уже крайне тяжело. Это тяжело и для самого пациента, и для врачей, потому что и удаляется основная часть, и облучаются статические очаги, которые могут появляться даже при полном удалении.

Я думаю, что в этой стадии решение о лечении должен принимать пациент. Врач не вправе отказать ему в лечении. И он не должен этого делать. Он должен сделать все, чтобы поддерживать человека и назначить ему адекватное лечение. Пациент, наверно, вправе отказаться от этого, особенно если понимает всю тяжесть этого лечения и его последствия. За рубежом такая практика существует. Когда врач знает, что пациент обоснованно отказывается от лечения, тогда вступает в силу второй этап, когда нужно сделать так, чтобы человек, при наличии ракового заболевания, жил качественно. То есть, чтобы он мог себя обслуживать, наслаждаться жизнью, мог общаться с близкими. Чтобы болезнь его не тяготила так, как могла бы.

И вот возникает вопрос о количестве обезболивающих, о наркотических веществах, которые могут облегчить боль. В Америке, например, онкобольным разрешено курить марихуану. То есть это форма обезболивания и форма ухода. Насчет «комитета этики», я не считаю, что это правильно, потому что решение о лечении принимает не врач. То есть не общество, а пациент. Именно он должен принимать решение. Это же не мы с вами сейчас соберемся и будем решать, а может ли он проходить лечение или нет. Человек сам должен это сделать. Врач может ему все рассказать, объяснить, сообщить о том, какие могут быть осложнения, ощущения. Нам наоборот нужно развивать систему патронажа. Систему ухода за тяжелыми пациентами. Систему поддержки таких пациентов. Если человек отказывается от лечения фактического, то он должен попадать в службы, которые будут заниматься его жизнеобеспечением. Которые будут заниматься тем, что будут поддерживать его в нормально и адекватном состоянии.

Ведущая: Можно ли пройти диспансеризацию у вас? Не очень доверяю врачам в районной поликлинике. Что нужно для этого сделать? Это платно? (Валерия, Рошаль)

Палеев: Диспансеризация – это инструмент для того, чтобы выявить значимые заболевания для здоровья, перспективы конкретного человека и предотвратить на раннем этапе. Вылечить. А также задача диспансеризации найти фактор риска, который может привести к социально значимым заболеваниям. Социально значимыми заболеваниями здесь являются сердечно-сосудистые и онкологические заболевания, а также заболевания желудочно-кишечного тракта.

Смысл диспансеризации в том, что она должна быть массовой. Она проходит на первичном этапе на месте прикрепления пациента к врачу. Это терапевт, педиатр, фельдшер. То есть должен быть врач, к которому данное население прикреплено и приписано. Которые знают специалиста в лицо. Знаете, как участковый. Так и врача. Его задача на первом этапе диспансеризации организовать правильно, то есть пациент не должен проходить первый этап обследования у нас. Он проходи в месте, где он прикреплен, у врача, к которому он прикреплен. И врач, к которому прикреплен пациент получает всю информацию по первому этапу, то есть получает фактически картину здоровья населения, за которое он отвечает. Он знает, кто здоров, у кого есть факторы риска. Если есть фактор риска, то врач направляет пациента на профилактические беседы и обсуждение, то есть объясняет, как бороться.

Есть еще третья группа. Это группа, у которой выявляются заболевания. Так вот именно эта группа уходит на второй этап диспансеризации, который можно и у нас пройти. Фактически это консультации у специалистов. Врач определяет, что ему нужно. Специалист может его направить к нам, или записать по месту жительства. Мы даже расширили возможность приема КДЦ МОНИКИ, там теперь работает на три службы больше. И она еще работает в субботу, чтобы в центре Московской области можно было посетить врача.

Диспансеризация абсолютно бесплатная. Ее можно пройти и по месту жительства. Второй этап мы приглашаем записаться к нашим специалистам, если пациенты им доверяют. Всегда мы готовы предоставить такую возможность.

Также есть такое понятие, как «чек-ап». Когда пациенты хотят пройти весь комплекс обследований, так называемый «техосмотр» (правда, он не совсем корректный). Он относится к тому, когда, например, женщина задумывается «а есть ли у меня проблемы с молочной железой»? Понятно, государство предоставляет ей возможность пройти полное обследование. Но надо понимать, что диспансеризация – это отдельно оплачиваемая услуга. За нее платят 1,4 тыс рублей за человека. Обследования проходят раз в полгода. Тое есть это порядка 1,5 миллиона в год людей. То есть почти 3 миллиарда рублей выделяется только на диспансеризацию. Взрослое население обследуется раз в три года. Вот и получается, что в это время можно пройти бесплатное обследования. А в двухлетние промежутки можно еще проходить дополнительные осмотры. Но это уже идет как платные услуги.

«Чек –ап» можно сделать при проверке заболеваний желудка, молочной железы. У мужчин, например, для проверки предстательной железы, рака предстательной железы.

Наша задача просто заставить людей, понимать, что им это нужно не для того, чтобы врачи выявили болезни, а потом мучали пациентов этим. Это нужно, чтобы человек мог сохранить привычный для себя образ жизни. Ведь, когда у человека все хорошо, у него есть любимая работа, семья, занятия. Он должен понимать, что выявление фактора заболевания или заболевания является залогом сохранения вот этого образа жизни.

Вот сейчас в России живут очень много людей, которые иногда даже знают о своем заболевании, но машут на него рукой. Мол «оно есть и есть». Они не задумываются о том. Что в конечном итоге они потеряют возможность жить дальше так, как раньше.

Получается, что сейчас основной задачей СМИ является убедить людей в том, что это нужно для того, чтобы они сохранили все то хорошее, что сейчас у них есть.

Ведущая: У меня липома задней поверхности правой голени. Делают ли у вас операции по удалению и если да, что для этого надо?

Палеев: У нас делают такую операцию врачи травматологи-ортопеды. Это достаточно простая операция. Она делается и по месту жительства. Я бы рекомендовал обратиться по месту жительства, скорее всего ей помогут. Если нет, то она может попросить, чтобы ее врач записал ее на консультации в институт. И тогда мы сделаем ей операцию.

Ведущая: То есть по сути врач должен сам направить ее на консультацию?

Палеев: Да, лучше, чтобы сам врач направил. Но у нас есть телефон [phone], на который можно будет написать с помощью приложения Wats App или Telegram. Это мобильный телефон, трубку там брать не будут, но все обращения фиксируются. И ответ обязательно будет и в плане записи, и в плане госпитализации. Но основной принцип записи в институт – это принцип врач-врач, то есть на первичном этапе пациента осматривает терапевт или специалист по месту жительства, который определяет проблему и решает с чем отправлять пациента в МОНИКИ.

Потому что пациент может прийти и сказать, что ему нужен ЛОР. А там может не ЛОР нужен, а хирург или стоматолог. Для этого у нас построена система фильтрации. То есть у нас есть врачи-ординаторы, которые фильтруют и понимают, что нужно для пациента и к кому его направить.

У нас также работает электронная регистратура. И запись врач-врач. То есть, если местный врач решает, что человеку нужна консультация у наших врачей, он его записывает на прием. Для этого есть специальная электронная база с датой и временем приема тех или иных врачей. Так что, врач по месту жительства сможет сам записать пациента.

Потом у нас существует интернет-канал и телефонная запись. Они тоже работают и функционируют, но они не столь эффективны. Потери большие. Например, из тех, кто записывается на прием через интернет реально приходят только процентов 10. По телефону более достоверно. Но основным типом записи является все же «врач-врач».

Этот телефон, мы его популяризировать начинаем. Он будет фиксировать все случаи.

Ведущая: Хотелось бы уточнить, как можно попасть в МОНИКИ для бесплатной консультации и дальнейшего прохождения лечения? Я проживаю постоянно в городе Мытищи. Некоторые врачи отсутствуют или хотелось бы получить более квалифицированный совет. Лет шесть назад врач отоларинголог сама дала мне направление на бесплатную консультацию в МОНИКИ. Я прошла месячное лечение у врача-фониатора и забыла о проблеме. А как сейчас? Врачи ничего не предлагают и естественно не дают никаких направлений. А нужно. Что делать? Меня интересует врач-маммолог и эндокринолог. Нужно получить консультацию и возможно лечение.

А жители Москвы (с пропиской московской и полисом) как могут к вам попасть? Кто дает направление? Районные поликлиники просить бесполезно или нужно пройти не одну дверь.

Палеев: Помощь в институте оказывается бесплатно в рамках ОМС, программы госгарантии. У нас есть и платные услуги, которые за пределами ОМС, но основной наш объем услуг оказывается в рамках обязательного медицинского страхования. Записаться можно «врач-врач» либо через интернет, либо через телефон. У нас есть врач-маммолог и врач-эндокринолог, которые у нас принимают. Обязательно проконсультируем пациентку, это бесплатно. А если платно, то пусть она пожалуется мне лично на этот телефон. Это, кстати, мой телефон, директорский. Он лежит у меня на столе, вижу все сообщения. Этот телефон пока только анонсирую, считайте, что это ваш эксклюзив, телефон я еще никому не озвучивал, я его пока использовал только для общения с пациентами, которые через электронную приемную обращаются. Когда человек чем-то доволен или наоборот он может подойти к экранчику, нажать на кнопочку, записать видеообращение, оставить свой телефон, я с ним свяжусь, отвечу ему или поблагодарю за то, что он похвалил. Информация о новом сообщении приходит ко мне сразу, я вижу у себя на телефоне и потом могу на компьютере посмотреть. С такими пациентами я уже начал общаться через этот телефон. Вы пока у нас эксклюзивно, кто пока получил его.

Жителей Москвы мы обслуживать можем, мы имеем на это право. В Москве выстроена система, когда пациент должен прийти к первичному врачу и получить направление на консультацию. Если такое направление не дают, то тогда москвич может обратиться к нам в порядке живой очереди. То есть он просто приходит в регистратуру и говорит, что хочет пройти консультацию. Мы его записываем на свободное время. Электронной записи с Москвой не существует.

Ведущая: Мой сын болен миастенией с 2008 года (генерализованная форма с вовлечением в процесс краниобульбарной мускулатуры), наблюдается в Миастеническом центре у доктора медицинских наук Сиднева, является по данному заболеванию инвалидом 3 группы, до 2015 года была 2 группа. Моему сыну крайне необходима консультация гепатолога (в два-три раза повышены печеночные пробы) и эндокринолога (превышение сахара в крови, остеопения) по рекомендации нашего доктора. Ранее он наблюдался у эндокринолога в Центре неврологии, но, к сожалению, она уволилась, и мы остались без помощи специалиста.

К сожалению, при обращении в городскую поликлинику города Котельники, где мы проживаем, направление в МОНИКИ необходимо ждать неизвестно сколько, как нам сказали. Но моему сыну очень необходима помощь специалистов МОНИКИ. Прошу рассмотреть данное обращение и умоляю вас предоставить возможность наблюдаться в МОНИКИ.

Палеев: У нас эти больные крайне тяжелые, их лечат неврологи, по ходу лечения нужны консультации сопутствующих специалистов. Мы свяжемся и соединим с нашим центром, специалисты которого занимаются миастенией. У нас при НИИ неврологии есть специальные коллеги, которые лечат и отслеживают таких пациентов. Мы напрямую свяжемся и предоставим контакты и дальше будем поддерживать прямую связь. Поэтому здесь не надо звонить в регистратуру.

Ведущая: В настоящий момент в гастроэнтерологическом отделении МОНИКИ находится моя мама. Одним из необходимых для ее лечения препаратов является «Альбумин». Однако он не поступает в достаточном количестве в отделение, хотя лечащий врач регулярно делает его заказ. Заведующий отделением вынуждена лично распределять лекарство между нуждающимися пациентами. Таким образом, в лечении возникали перерывы до четырех дней, что явно ухудшало здоровье мамы. Также мне стало известно, что пациенты должны самостоятельно покупать системы для внутривенного вливания растворов (так называемые капельницы). Ну и плесневелый хлеб вряд ли можно назвать диетическим питанием для людей с гастропатологией (а такие случаи тоже были). В одном из своих выступлений на заседании Ученого совета в МОНИКИ губернатор Московской области Андрей Воробьев назвал институт легендой и пожелал ему оставаться «флагманом российского здравоохранения». Допустимы ли, на ваш взгляд, вышеизложенные факты в учреждении со статусом «флагман здравоохранения»?

Палеев: Мы постоянно проверяем качество еды и мне очень грустно, что были такие жалобы. Мы все тщательно еще раз проверим, но могу сказать, что мы переходим на аутсорсинг питания. У нас контракт уже сыгран, у нас будет внешний управляющий по питанию пациентов. Здесь есть свои за и против, но, пожалуй, больше за, потому что медицинская организация не является экспертной организацией в питании и приготовления пищи. Это не наш основной спектр работы. Многие учреждения мировые, многие учреждения в России имеют питание на аутсорсинге. Это никак не влияет на качество питания и даже улучшает его, поэтому мы очень тщательно поработали над техзаданием, у нас очень тщательно проработаны все диеты. У нас прописано более 15 диет, 15 основных, поддиеты, есть вариант летнего и зимнего питания, то есть настолько разнообразно. Плюс еще недельные рационы. То есть получается в техздании прописан рацион недели для каждой диеты и еще для зимнего и летнего периода, то есть это очень большая работа, очень серьезная. Я надеюсь, что впредь жалоб не будет, хотя у нас их не очень много. Мне кажется, что здесь стечение обстоятельств, мы обязательно свяжемся с обращающейся и выясним, что и как. По поводу лекарств: лекарства у нас все есть. Что касательно Альбумина, он есть в достаточно количестве. Другое дело, что расход лекарства может быть непрогнозируемым и зависеть от количества тяжелых пациентов.

Мы сейчас сталкиваемся с ситуацией, когда дорогостоящие препараты стали потребляться очень активно, так как мы стали госпитализировать более тяжелый контингент пациентов. Наша система здравоохранения, Московской области, активно развивается. Более легкие пациенты, с которыми не справлялись, теперь с ними справляются, больше пациентов стали оставаться в областных больницах и к нам стали попадать еще более тяжелые пациенты. Мы безусловно контролируем расход лекарственных препаратов, потому что с точки зрения экономики это очень серьезная составляющая и если не контролировать расход препаратов, то это может привести к их быстрой растрате.

Нам очень важно сохранить баланс между значимостью, то есть необходимостью назначения препарата, с целесообразностью. Чтобы препарат назначался именно для того, чтобы пациенту помочь. Не просто, чтобы он что-то получал, а именно для того, чтобы было обоснованно. Так как все препараты есть, я думаю, что здесь какие-то недоработки коллег – врачей в отделении. Мы опять же пройдем по отделениям, поговорим с врачами, заведующими, как так получилось, что был небольшой перерыв, но я не думаю, что он критический.

Все-таки «Альбумин» - это препарат, который замещается другими препаратами. Не всегда надо «Альбумин» предлагать постоянно, то есть он вливается порциями. Это препарат, который готовится из крови пациента, это белковая составляющая крови пациента. Он очень дорогой, почти 1,4 тысячи рублей стоит один флакон, 100-миллилитровый, 10% альбумина, 20% стоит в три раза дороже и его не всегда в должном количестве производят наши станции переливания крови. То есть в какие-то моменты, например, компания – производитель может говорить, что есть 10-ти, но нет 20-ти % «Альбумина». То есть в некоторых вещах мы зависим от производителя. Наш главный принцип – даже если у нас есть какие-то внутренние ограничения на использование препаратов, лимиты, они не должны проявляться на пациентов. То есть врачи ответственны за лечение пациентов.

Если даже перерасход, они вправе заявить об этом, получить препарат, необходимый пациенту. Пациент не должен знать внутреннюю кухню учреждения. Учреждение может иметь свои правила, особенности, свои требования по внутреннему контролю, но пациент не должен от этого страдать ни в коем случае. Пациент, его родственники не должны даже об этом задумываться. Это исключительно внутренняя кухня, которая решается между нами и которая организовывается нашим уровнем контроля. У нас есть клинический протокол, который отслеживает назначение дорогостоящих препаратов. У нас есть замглавврача, который участвует в назначении дорогостоящей терапии, отслеживает ее. В общем-то эта система работает. Поэтому мы поговорим с пациенткой и сотрудниками отделения, чтобы такого не повторялось.

Ведущая: Как распределяются квоты между МОНИКИ и районными больницами? Насколько этот процесс равномерен? Я бы сюда еще добавила вопрос Анны Дубровских: «Почему в 2015 году не было квот на ортопедию? сделала операцию платно - это очень дорого, через 3,5 месяца опять нестабильность в колене - опять платно? Почему надо так долго ждать квот? Больным на работу не походишь!».

Палеев: Квоты – это определенный объем медицинской помощи, который относится к высокотехнологичной медицинской помощи. В принципе, они оказываются не только институтом, сейчас ряд высокотехнологичной медицинской помощи оказывают и медицинские учреждения Московской области. Например, по травматологии и ортопедии помощь оказывает госпиталь ветеранов войн Московский областной, но в этой же системе работают многие федеральные учреждения. И система квотирования она достаточно условная. В принципе, сколько потребность есть, такую потребность государство и готово обеспечить коллективными усилиями. Это значит, что, когда человеку нужно высокотехнологичное медицинское лечение, ему врач по месту жительства, либо комиссия по месту жительства оформляет направление, и он с этим направлением, причем сейчас можно и в электронной форме получить направление на квоту, вернее оформить квоту через портал государственных услуг, он обращается в приемную министерства здравоохранения, которая находится в структуре МОНИКИ, и там ему выписывают направление либо к нам, либо в федеральный центр, если институт в данный конкретный момент не может или очередь большая, и там пациенту будет оказана эта помощь. Поэтому сказать, что этого нет, нельзя. Они (квоты – ред.) распределены по разным учреждениям. И если, например, мы по какой-то причине не можем, или другое учреждение по какой-то причине не может лечить в данным момент, пациента могут направить в другое лечебное учреждение. Еще раз хочу сказать, что сейчас это можно сделать в электронной форме, то есть надо получить направление от врача по месту жительства и потом в электронном виде пациент может обратиться в приемную, направить туда документы на получение, но потом он обязательно должен приехать в учреждение на консультацию, чтобы показаться, чтобы его осмотрели, приняли решение, что, да, действительно, необходимо делать такую-то и такую-то операцию, такое-то и такое-то лечение проводить, и только после этого он уже будет дальше идти по системе. В 2015 году квоты тоже были, мы уточним у обращающейся в необходимости такого рода операции, но, в принципе, может быть, ей операцию делали в другом учреждении, не уверен, что у нас. Но если проблема есть, надо будет ее решать, и мы готовы помочь со своей стороны, либо помочь оформить квоту, либо сами проведем лечение. Но они (квоты) есть.

Ведущая: Насколько я помню, она задавала вопрос через соцсети, я тогда дам ее контакты.

Палеев: Да, пожалуйста.

Ведущая: Расскажите о новом центре для больных СПИДом, который, насколько нам известно, создают на базе МОНИКИ? Что могут предложить ваши медики?

Палеев: Центр СПИД – это Московский областной центр, который является самостоятельным юридическим лицом. Это отдельное медицинское учреждение, не относящееся к институту. Физически он находится на территории института, то есть мы с ним физически близки, но идеологически это самостоятельное юридическое лицо. Изменение работы центра СПИД связано с тем, что мы нашли вместе возможности расширить их площадь для того, чтобы можно было бы, чтобы они могли более качественно и в лучших условиях принимать пациентов. На этом наша функция заканчивается, все остальные вопросы можно будет адресовать главному врачу центра СПИД. Мы соответственно при появлении таких пациентов, мы их лечим, автоматически пациенты проходят лечение у нас в институте и больницах Московской области, им не отказывают ни в коем случае, а амбулаторное наблюдение, выписка лекарственных препаратов, специфическая терапия – она находится в ведении областного центра СПИД. И все пациенты туда могут обратиться.

Ведущая: Вы сказали про комфорт пациентов. Как изменились условия пребывания пациентов?

Палеев: Вы знаете, я уже давно в институте работаю и видел его состояние начиная с 1990-х годов. По сравнению с этим, конечно, условия радикально изменились, было проведено несколько ремонтов в конце 1990-х годов, потом в начале 2000-х было несколько ремонтов проведено, которые существенно улучшили качество пребывания пациентов. И мы сейчас тоже активно занимаемся тем, что постепенно улучшаем качество пребывания пациентов. Мы провели ремонт одного из этажей 15-го основного хирургического корпуса, там попытались создать модель максимально комфортных условий для пациентов, на основании которой мы хотим дальше ремонтировать палаты. Должен только сказать, что сама инфраструктура здравоохранения старая, и зачастую корпуса, вот у нас, например, в институте самый молодой корпус, который мы имеем палатный, он 1970-го года проекта, даже, по-моему, 68-года, то есть это около 50 лет проекту. Понятно, что за это время отношение к тому, как должна выглядеть палата, какие СанПиНы, какие нормы на вентиляцию, освещение, на кондиционирование и так далее, они поменялись существенно. И в принципе, мы сейчас пытаемся сконцентрироваться на тех палатах, где наиболее перспективно достичь максимальных условий по комфортности пребывания пациентов. У нас безусловно сохраняется практически половина коечного фонда института - это палаты, например, без туалета. И это корпуса исторические, например, построенные в 1909 году, в 1935 году. То есть они построены тогда, когда философия была, что палата должна быть большой, что в ней должно быть много людей, должны быть высокие потолки, санузел на этаже, вот они такие и есть, и с ними ничего существенно не сделаешь. Безусловно, наша задача поддерживать абсолютно комфортные условия и стараться в основном перевести пациентов в палаты, где будут условия максимально качественные. По этому делу процесс идет, по крайней мере наше состояние сейчас удовлетворительное в целом, и мы точечно пытаемся эти условия еще больше увеличить.

Ведущая: Вопрос: Муж пьет запоями. Если у вас наркологическое отделение? Можно ли его туда определить?

Палеев: Сразу отвечу, что нет, наркологического отделения нет, такие отделения концентрируются по месту жительства, в основном. То есть у нас такого отделения нет.

(Показывает на телефоне фотографии отремонтированных корпусов)

Ведущая: Это у вас в новом корпусе? Или в последнем? Очень стильно. Неужели возможно, что когда-нибудь все медицинские центры будут так выглядеть?

Палеев: В принципе это недолго и несложно. Просто участие дизайнеров в этом процессе, определенная логика. Раньше была техническая проблема, все очень боролись за количество коек, то есть система была таким образом выстроена, что надо было обязательно иметь определенное количество коек. Если больница имела больше, например, по-моему, 800 коек, то она к высшей категории относилась, эта категория больницы влияла на зарплату персонала, соответственно определенные льготы, поэтому надо было бы иметь определенное количество коек. А сейчас система по-другому формирует запрос, она говорит: вы пролечите пациента, сделайте ему хорошо, вылечите его законченный случай. Неважно сколько у вас коек, хотите на десяти койках вылечите 100 пациентов, хотите 100 койках вылечите 100 пациентов.

Просто мы понимаем, что, если мы на 10 (койках – ред) - вылечим 100 пациентов, то мы в экономическом плане будем в выгоде находится, если мы постараемся этих 100 пациентов вылечить на 100 койках, то мы разоримся, потому что для этих 100 коек надо будет иметь кучу врачей, кучу медсестер, кучу персонала. Эти койки будут неэффективно использоваться, пациентов надо кормить. Система сейчас так выстроена, что мы идем к более эффективной системе использования тех ресурсов, которые у нас есть. Речь не идет о том, что начинают говорит: вот, быстро выписывают больных, то-то и то-то. Нет, речь идет все-таки, на мой взгляд, идеологически о более грамотном использовании ресурсов.

Если у вас есть койка, то это ресурс - человека можно положить, если есть операционная, то это тоже ресурс, есть возможность прооперировать пациента, и если есть врач, который может оперировать, то это тоже ресурс. То есть вы имеете врача - суперхирурга, который может оперировать каждый день по 5 операций, а вы ему говорите: «Нет, знаешь давайте оперируйте только по одной - это неэффективное использование ресурса врача». Зачем этому врачу, например, заниматься тем, что каждый день писать дневник пациента, если он самый талантливый хирург. Безусловно, он должен видеть пациента, он должен понимать, что с пациентом происходит, он должен наблюдать его после, но его участие должно быть экспертным. И вот это ресурс надо использовать максимально эффективно, то дать ему сделать пять операций в день. Пациент, если ему сделали операцию… все хорошо и все замечательно, пациенту надо перевести из одного отделения в другое, или на реабилитацию, как мы сейчас делаем. И там им будут занимать другие врачи, которые уже эксперты в реабилитации, которые смогут ему хорошо помочь. Но они должны сохранить взаимосвязь между собой, для того, чтобы если что вернуть пациента обратно, либо помочь ему дальше. И это вопрос эффективного использования ресурсов, а не желания сократить или как-то обделить пациента, ни в коем случае.

Ведущая: Сейчас много говорят о качестве лекарств. Дженерики или оригинальные лекарственные средства. Есть ли разница? Правда ли, что отечественный инсулин хуже зарубежного. Какой инсулин применяется у вас?

Палеев: Вопрос о разнице между дженериками, оригинальными лекарствами - он не совсем корректный. Дело в том, что дженерики производят те же компании, которые производят и оригинальные препараты. То есть, все дело в субстанции. Значит субстанцию производит компания, которая разработала эту субстанцию, при чем зачастую компания эту субстанцию делает даже в Индии или в Китае, или еще где-то. Потом, когда патентно защитная на субстанцию заканчивается, то есть ее начинают производить, эту субстанцию начинают использовать другие компании, называют дженериками. В принципе, я бы сказал, процентов на 70, на 80 дженерики – они близки к оригинальным препаратам, но они экономически более выгодные, потому что они намного дешевле. А клинический эффект у них приблизительно одинаковый. Есть безусловно среди дженериков – поддельные препараты, не очень эффективные, не очень качественно сделанные и, к сожалению, такие ситуации возникают. В наши задачи, как говорит Росздравнадзор, это сейчас активно пропагандируется, что мы должны переходить на отечественных производителей, мы это делаем, мы ищем качественных отечественных производителей. Мы обязаны сообщать о побочных или неэффективных действиях препарата. Задача убрать с рынка, это задача не наша конкретно института, это задача всей системы – убрать с рынка некачественных производителей. Пока… я вот лично не считаю, что дженерики - они абсолютно хуже оригинальных препаратов, но из них бывают которые, да не совсем адекватные, но опять же мы от таких препаратов избавляемся, отправляются сообщения в Росздравнадзор о том, что такие проблемы возникают и соответственно, проводится дефектовка этих препаратов. Надеюсь, что потом государство будет отзывать лицензию у производств, не допускать их на рынок. Но вообще, мы, когда покупаем препараты, мы их покупаем по международным непатентованным названиям, то есть по химическому названию препарата, не по коммерческому названию, а именно по непатентованному. И соответственно, если есть препараты – дженерики, то они также участвуют в поставке этих препаратов. Что касается инсулина, то сейчас очень, вообще я бы назвал, стратегически важно направление, потому что люди к нему привязаны пожизненно, получается, что это препарат, без которого человек вообще жить не может. Социальный препарат. И я лично был на нескольких производствах, и видел действительно в России, в частности в Московской области, есть очень хорошие производители инсулина, там все…

Ведущая: В Серпухове?

Палеев: Да, я тоже был. То есть там все поставлено как по-настоящему, классическому производству. С контролем, чистотой, с качеством, отслеживанием качества. И я бы не рискнул сказать, что наш инсулин хуже, чем зарубежный. Причем ряд зарубежных компаний локализуют свое производство в России, под их наблюдением происходит производство, соответственно, и качество тоже контролируется активно. Есть определенные особенности, например, ультракороткий инсулин, он еще не производится в России. Но это такие специфические особенности, востребованность в этом препарате не столько высока, и по мере ее нарастания препарат, я тоже думаю, будет производиться в России. Мы пользуемся и российским, и зарубежным инсулином, в зависимости от ситуации, но у нас доминирует российский инсулин. И пока каких-то существенных нареканий со стороны наших специалистов я не слышал.

Ведущая: Следующий вопрос, мне если честно очень понравился, и мне самой интересен этот вопрос, очень интересен. Соседка давно советует остеопата, у меня бывают головные боли. Как вы относитесь к этому? Эти врачи – шарлатаны? Есть ли в МОНИКИ остеопат?

Палеев: Да, вопрос очень интересный. Раньше такой специальности не было, но должен вам официально заявить, что такая специальность появилась, причем совершенно официально. Значит, раньше была специализация – мануальная терапия, а сейчас при Минздраве Российской Федерации, есть официальный, внештатный специалист по остеопатии. Поэтому теперь эта специальность официальная, у нас в области остеопатов официальных – нет. В них сейчас будут переквалифицироваться мануальные терапевты, в принципе, остеопатия – это специальность более широкая, чем мануальная терапия, поэтому задача остеопатов не просто провести правление костей и так далее, а именно задача найти первую причину заболевания, и ее устранить. Будь то связано заболевание с остромышечной, будь то связана с заболеванием органов, поэтому остеопатия является более широким понятием, чем мануальная терапия, и в принципе, такие специалисты в области будут появляться. Но пока официально, это только недавно появилось, я вот недавно совсем получил письмо от главного специалиста по остеопатии Российской Федерации, внештатного специалиста. И мы сейчас направление это в области будем тоже развивать, пока официально лицензированных государственных остеопатов у нас нет.

Ведущая: То есть в итоге МОНИКИ будут остеопаты?

Палеев: У нас есть мануальные терапевты, они сейчас будут переквалифицироваться, получать специализацию остеопатов.

Ведущая: У меня маленький ребенок-аллергик. Подруги советуют не делать прививки. Вообще никакие! Врач в поликлинике настаивает на их необходимости. Как быть? Действительно, какие-то прививки вредные? И есть ли у меня возможность получить в МОНИКИ компетентный совет конкретно для моего ребенка по возможности сделать прививку? (Евгения, Одинцово).

Палеев: Я сразу скажу, что в МОНИКИ нет амбулаторной службы педиатрической, то есть мы не ведем поликлинический прием детей. У нас не существует отдельно как московская областная детская клиника, диагностический центр, она существует в Москве и филиал есть в Мытищах. И за более подробной консультацией я бы рекомендовал обратиться туда. Но как врач могу сказать, что прививки детям профилактически, они крайне необходимы, они защищают, они несут двоякую защиту. Первое – они защищают ребенка от тяжелых болезней. Как пример могу сказать, что все люди, погибшие в этом году от гриппа и в Московской области, и в Москве, и в России в целом, не были вакцинированы. То есть они не были подготовлены к этому вирусу. Тоже самое касается и тяжелых заболеваний, таких как корь, краснуха, туберкулез и так далее, от которых мы делаем прививки и вакцинацию детям. Соответственно, сделав вакцинацию, мы в большей степени защищаем ребенка и минимизируем его риск, даже если ребенок заболеет, он будет болеть в более легкой форме, без тяжелых осложнений. Второе значение прививок – защита для общества. То есть мы благодаря тому, что большая часть населения привита от основных заболеваний, не даем развиться эпидемии. Поэтому, как только количество людей, отказывающихся от прививок, будет резко возрастать, то это будет способствовать тому, что будет иметь цепочку для развития эпидемий каких-нибудь существенных заболеваний. Ну, например, как ветрянка. Поэтому вакцинироваться, конечно, надо. Если врач дает отвод и видит, что, действительно, ребенок – аллергик, и у него, например, на какую-то вакцину была гиперреакция, которая проявилась и существенно повлияла на организм, или есть высокий риск, да, таких детей не вакцинируют. Но надо понимать, что это риск немного повышает заболеть этими заболеваниями и их тяжелой формой. Родители в праве отказаться, наша задача – родителей все-таки убедить, что это необходимо, и если желание родителей не очень обоснованное, то не поддерживать его. Я, например, у меня трое детей, дети от всех заболеваний прививались. При том, что, конечно, у них были в той или иной степени аллергии на цитрусовые, шоколад и так далее, но все получили прививки в полном объеме.

Ведущая: В нашем поселке теперь есть отделение врача общей практики. Врач довольно молодой. Боюсь доверять свое здоровье врачу общей практики. МОНИКИ как-то контролируют их работу? Есть ли возможность получить консультацию ваших специалистов в режиме-онлайн? (Вера, Подмосковье).

Палеев: Значит, врачи общей практики подчиняются местному здравоохранению, чаще всего они входят в состав местных больниц или прикреплены к местным поликлиникам. Таким образом, прямую ответственность за их работу несут местные системы здравоохранения и координируют эту работу. Может так быть, что врач общей практики работает самостоятельно, то есть он сам несет ответственность. Молодость врача, должен сказать, не всегда влияет на качество его работы. И я бы не стал говорить, что молодые врачи плохо работают. Вот, если вспомнить историю, когда была эпидемия чумы в 1779 году в Москве, знаете, там основными действующими лицами были двое врачей, которым удалось с этой чумой справиться. Это Шервинский и Самойлович. Самойловичу было тогда 26 лет, Шервинскому – 30. Это выдающиеся врачи, которые смогли эпидемию побороть, которые смогли убедить население, причем которое не верило, что это бактерия, а думали, что это проклятие божье, значит, обучить их системе обработки одежды и т.д. То есть молодость здесь не является основным критерием. Но, безусловно, пациент должен доверять врачу, я думаю, что этот контакт может получиться после того, как пациент начнет общаться с врачом, приходить к нему, беседовать, обсуждать какие-то свои проблемы. Если он поймет, что ему помогает врач, и действия коллективны, то тогда доверие возрастет. Мы курируем врачей общей практики, у нас есть кафедра врачей общей практики, часть из них проходит обучение у нас, и, соответственно, дальше мы поддерживаем с ними связь. Врач может получить консультацию, может записать пациента к нам без проблем, и он может получить консультацию у наших врачей, причем даже может получить и видеоконсультацию, селекторную консультацию. Он для этого отправляет заявку, у нас есть отдел специальный. Так что мы их стараемся, действительно курировать, отслеживать их работу. Но если пациентка будет недовольна, она всегда может обратиться ко мне по телефону, написать обращение. Мы будем обрабатывать все эти вопросы, чтобы повышать доверие к врачам. Нам важно, чтобы пациент доверял не только МОНИКИ, важно, чтобы пациент верил всей системе здравоохранения Московской области, понимая, что мы работаем в одной команде и помогаем друг другу. И если у коллег случаются проблемы на местах, мы обязательно подставляем плечо и помогаем им. Если у нас есть тяжелые пациенты, которых мы не можем лечить, т.е. нет смысла нашего участия, мы их переводим, стараемся поддерживать контакт, чтобы пациенты не пострадали. Вся наша система настроена на то, чтобы помочь пациенту, не только у института, но и у всех медицинских учреждений. Поэтому если есть проблема на каком-то маленьком этапе, это проблема всей системы, и мы готовы все ее решать вместе.

Ведущая: В первую очередь я хочу выразить коллективу МОНИКИ огромную благодарность за лечение моего мужа Алексея. В 2013 году ему было сделано аортокоронарное шунтирование, он чувствует себя гораздо лучше, давление нормализовалось, болей в сердце не ощущает. На сегодняшний день у него другая напасть, с 9-го апреля он находится в Люберецкой районной больнице №1, поступил туда с температурой и болями в правом боку, состояние в больнице ухудшилось, а диагноза за неделю нахождения в стационаре до сих пор нет, потому что возможности врачей районной больницы ограничены в получении нужных лабораторных анализов. Я хочу спросить, есть ли у моего мужа возможность лечиться у вас? (Юлия).

Палеев: Да, конечно, может, у нас есть система, все врачи по месту жительства о ней знают, они владеют телефонами. Есть телефоны МОВЛЕКа (отделение экстренной и плановой консультативной медицинской помощи МОНИКИ), это система, которая оказывает экстренную, плановую, консультативную и диагностическую помощь. Если у врачей возникают вопросы, они обращаются за помощью к нам, и мы даем телефонную консультацию, либо высылаем наших специалистов. Юлия может обратиться ко мне по телефону или на мою почту электронную, которая есть на моем сайте, я ее тоже читаю постоянно. Если нужна будет наша помощь, мы поможем. Да, бывают сложные случаи. Иногда и мы сами затрудняемся в некоторых случаях установить диагноз, иногда требуются недели для того, чтобы это сделать. Это очень редкие случаи, но случаются.

Ведущая: Моему сыну поставили диагноз ДЦП, однако у врачей есть сомнения. На его реабилитацию нужны большие деньги. У нас многодетная семья. Мы живем в пригороде Королева, и возможности регулярно ездить в медучреждения не имеем. Возможно ли приблизить квалифицированную помощь к крупным городам Подмосковья? Скажите, может быть в Подмосковье и, в частности, в МОНИКИ есть специальные программы, о которых мы не знаем. Может наш ребенок может получить системную помощь?

Палеев: Вы знаете, самым лучшим способом в этой ситуации было, конечно, обратиться в управление охраны материнства и детства Минздрава Московской области, потому что это централизованная программа, которая реализуется на их уровне. Мы детским церебральным параличом не занимаемся, у нас такие дети не проходят. У нас есть специальные больницы в Московской области, детская неврологическая больница, которая этих детей курирует, и для них есть программы реабилитации.

Ведущая: В ходе прямой линии с президентом был поднят вопрос присутствия родителей в палатах реанимации. Как МОНИКИ смотрят на проблему присутствия родителей в реанимации, а также в стационаре. И вообще, как вы полагаете, стоит ли позволить близким родственникам посещать пациента в блоках интенсивной терапии? Какие условия должны быть соблюдены, чтобы это было безопасно?

Палеев: Мы считаем, что это, действительно, возможно и целесообразно, потому что это позволяет иногда помочь пациенту восстанавливаться, особенно, я знаю, что к этому чувствительны очень родители, когда их дети находятся в реанимации. Другое дело, что надо понимать еще, что реанимация и блок интенсивной терапии – это режимные объекты. Там есть определенный режим для безопасности в плане развития и распространения инфекции, и второе – это психологически тяжелые места. Т.е. не все люди готовы там находиться не только из-за своих детей, но и из-за чужих. Мы, в принципе, прямых ограничений не вводим, только на период эпидемий мы закрываем полностью допуск на такие отделения. А так мы пускаем, конечно, родителей, но в ограниченном режиме. Во-первых, конечно, реанимация должна быть подготовлена для этого, должны быть достаточно большие пространства, должны быть боксы, где можно переодеться. Соответственно, обязательная обработка рук стерилизующим раствором. Маска, шапочка, стерильная одежда, ну, и понятно, что постоянное пребывание немедицинского персонала там, на мой взгляд, на сегодняшний день недопустимо. Приход, уход в определенное время – да. Пребывание с ребенком, с пациентом – да, но не постоянное. Я думаю, что это возможно в тех реанимациях, которые очень большие, в которых есть большое пространство. Таких у нас, пожалуй, реанимаций не так много. У нас достаточно компактные сейчас палаты, пространство.

Ведущая: Вопрос от Татьяны. Говорят, чтобы попасть на прием в МОНИКИ, в частности, в женскую консультацию, придется записываться и долго ждать своей очереди, так как жители стекаются со всей Московской области. Можно ли сейчас записаться к врачу через интернет или нужно по старинке приезжать и стоять очередь за талоном?

Палеев: Во-первых, у нас женской консультации нет, гинеколог у нас принимает, но один. У нас основной объем гинекологических консультаций женщин берет на себя Московский областной НИИ акушерства и гинекологии, МОНИИАГ. Но мы принимаем женщин по программе рака молочной железы, онкологических заболеваний и т.д., то есть несвязанных напрямую с гинекологией. И по хирургии, по ряду хирургических аспектов. К нам лучше записываться через электронную регистратуру с помощью своего врача, если не удается это сделать, использовать интернет либо телефон, либо телефон доверия. Если пациент приезжает к нам по старинке и хочет попасть на прием, не предупредив нас, что он появится, то мы постараемся с вероятностью в 90% в этот же день его принять. Но это не всегда получается, то есть пациент должен понимать, что если он приезжает напрямую, то он практически приезжает на авось. Если у нас есть свободное окно или время, то мы, конечно, ему не откажем, обязательно запишем его, если вдруг не сможем принять. Понятно, что не очень удобно ехать большие расстояния и потом получить отказ. Многие на это обижаются, но благодаря тому, что мы сейчас расширили возможности приема, я думаю, что эта проблема потихонечку уйдет.

Ведущая: Каким образом человек после операции на сердце (пенсионер, блокадница) может попасть на прием к кардиологу в МОНИКИ, есть ли какие-то исключения для тех, кто после операций? Где получить направление?

Палеев: Опять же, у врача по месту жительства. Можно напрямую по телефону обратиться, мы ее обязательно запишем и примем. Для ветеранов войны у нас есть определенные льготы, мы их все поддерживаем, это обязательные условия, и мы стараемся их без очереди принимать, и как можно быстрее организовывать их прием. Понимаем, что это люди, имеющие достаточно серьезные заболевания. Поэтому – да, пожалуйста.

Ведущая: Насколько ваш уровень лечения онкологических заболеваний соответствует западному? Какие современные методы диагностики и лечения онкологических заболеваний, которые применяются за рубежом, внедрены в МОНИКИ в последние годы? Чтобы вы мечтали внедрить и использовать? (Житель Подмосковья).

Палеев: У нас институт, как я уже говорил, многопрофильный. Где-то 30% пациентов, которые лечатся в институте, это пациенты, имеющие онкологические заболевания. При том, что в Московской области существует Московский областной онкологический диспансер, большая нагрузка по лечению онкологических заболеваний ложится и на нас. У нас также в институте существует и работает кафедра онкологии, факультет по совершенствованию врачей. У нас состав усилен еще и федеральными работниками. Мы используем большой арсенал современных методов лечения онкологических заболеваний, т.е. от диагностики до всех методов хирургии и терапии. Я могу сказать, что такие пласты, которые нас отличают, это, конечно, гематология, онкогематология. Это одно из самых активно работающих подразделений вообще по области и в целом по России, по Москве. Одно из таких уважаемых подразделений, которое имеет большой объем пациентов и умеет с этими пациентами работать. В ряде направлений там даже развиваются элементы персонифицированной и персонализированной медицины, когда мы лекарства можем подобрать для тяжелых пациентов на основании реакции клеток пациента на это лекарство. Мы берем клетки, смотрим их, как они реагируют на лекарство, и можем подобрать терапию, которая нужна пациенту. У нас очень сильная морфология, одна из самых таких серьезных школ морфологических в России и в Москве. Почти 40 тысяч исследований морфологических в год выполняют наши коллеги. У нас есть малоинвазивная хирургия в онкологии, есть химиотерапия, которую мы сейчас активно развиваем, лучевая терапия. Почти половина всех пациентов, которые проходят лучевую терапию в Московской области, они ее проходят в нашем учреждении. Нейроонкология, операции на головном мозге, черепной коробке. Очень активно сейчас развиваются ЛОР-онкология, урология, челюстно-лицевая хирургия. У нас есть хирургическое отделение – хирургическая эндокринология, там половина пациентов – онкологические пациенты. Также на базе института развернуто отделение радиоизотопной диагностики. Безусловно, у нас есть эксклюзивные пациенты, то есть крайне интересные пациенты, которые идут по очень выделенным программам с очень эксклюзивными препаратами, сложными и дорогостоящими. Есть интересные пациенты, которые идут по нашим собственным методикам, например, трансляционная иммунотерапия. Методика, которая позволяет обрабатывать кровь пациента и снижать ее иммунизацию, она очень эффективна при ряде онкологических заболеваний. Был пациент, у которого была лимфома кожи, пациент был покрыт разлагающимися участками на коже, ему была прописана терапия химиопрепаратом, который его, скорее всего, убил бы. Исследования того препарата проходили, они показали, что в 50% развиваются осложнения с возможным летальным исходом. И мы, использовали трансляционную иммунотерапию, и он на глазах стал оживать. За эту методику мы получили гранты губернаторский и президентский. Конечно, хотелось бы и большего, безусловно. Потому что у нас есть, куда идти, мы очень хотим новые методики, новые препараты по лучевой терапии, которые позволяют проводить прицельное облучение онкологических очагов, мы сейчас работаем над этим. Сейчас в области начинают развиваться ПЭТ-терапия, ПЭТ-центры, ПЭТ-диагностика. Это когда компьютерная томография сопряжена с использованием радиоизотопных препаратов. То есть опухоль, которая есть у человека, она начинает светиться, и ее можно увидеть очень конкретно, четко и определить границы этой опухоли. Мы очень сейчас активно инвестируем в малоинвазивную хирургию, то есть лапароскопию. Конечно, хотелось бы в этих направлениях развиваться. У нас на базе института ставим аппарат для молекулярной диагностики опухолей. Это специфическое маркирование опухополей и подгон терапии на основании того, какой геном у опухоли. Это очень интересное перспективное направление, потому что сейчас есть такие опухоли, для которых можно найти очень специфическое лекарство, и эффективность лечения становится практически 100%-й. Для этого достаточно только подтвердить, что данный генотип есть у этой клетки, и можно получить очень сильную терапию.