Александр Генис: «Люди никогда не читали столько, сколько читают Фейсбук»

Русский писатель, литературный критик, ведущий «Радио Свобода» Александр Генис в интервью РИАМО рассказал о своей новой книге мемуаров «Обратный адрес», о русских книгах, которые читают в Америке, а также о пользе чая для писателя и роли «Фейсбука» в литературе.

Про настроение

«Я бы не сказал, что писатель должен быть сытым. Писатель должен быть в хорошем настроении. Для этого мне помогает чай, с утра — цейлонский с лимоном, днем — китайский с жасмином. На сытый желудок ничего написать нельзя: после обеда хочешь спать, а не сочинять. Тут существует тонкая градация, как и во всем остальном, но главное — оберегать себя от вредных впечатлений».

День чая: 10 фактов о популярном напитке >>

Про «Фейсбук»

«Никогда в истории человечества люди не читали и не писали столько, сколько сейчас: все пишут на «Фейсбуке», все читают «Фейсбук».

Может быть, книга как таковая исчезает, но это никоим образом не свидетельствует о том, что исчезает чтение. Я думаю, мы переживаем значительный переворот в культуре чтения. Бытование книги как таковой изменилось — демократизировался процесс чтения, да и написания тоже, поэтому должны возникнуть какие-то новые жанры.

Во времена Гутенберга книги были в основном религиозного содержания, а романы появились именно в ответ на изобретение книгопечатания. Нечто подобное произойдет и сегодня: я склонен полагать, что именно на «Фейсбуке» мы видим зарождение новых жанров. Изменился и сам облик читателя. В XIX веке читатель предпочитал толстые книги, обычно в трех томах, так библиотекам было удобнее. Сегодня эпоха коротких книг, даже не книг — записей, а ту роль толстых книг выполняют телевизионные сериалы».

Психолог: «Интернет-зависимость — когда испытываешь ломку в кафе без Wi-Fi» >>

Про читателя

Фото - © личный архив

Я начинал свою литературную жизнь в эмиграции, и моих читателей на тот момент было не больше тысячи, именно такими были тиражи наших книг. Тогда я себе отчетливо представлял, кто меня читает — этих людей я попросту знал в лицо. Сегодня я уже понятия не имею, кто мои читатели, потому что их стало слишком много, да я и не очень-то беспокоюсь по этому поводу. Ведь каждый писатель творит не для кого-то и даже не для себя, а просто как получится — пишет, чтобы узнать то, что еще не знает.

Я люблю всех своих читателей. Когда я приезжаю в Россию и прихожу в мой любимый книжный магазин «Москва», где собираются люди самых разных возрастов, то не верю в свою удачу — столько людей ради меня отрываются от своих дел.

Я не люблю перечитывать или переписывать свои произведения и стараюсь всячески избегать их, что у меня выходит довольно успешно. Устаревают не книги, а автор, проходит лет пять, и я становлюсь другим — я уже не узнаю себя в своих же строчках. Эти книги мне кажутся уже чужими, и не мое дело в них вмешиваться. Я предпочитаю думать о том, что напишу, а не о том, что написал.

Людмила Петрушевская: про проблемы писателей, творчество и благотворительность >>

Про экзотику

На данный момент я читаю историю Боксерского восстания в Китае. Я люблю экзотику во всех видах. Поэтому так разнообразно мое чтение, но в основном это нон-фикшн — романы я давным-давно перестал читать, если это не классика. Перечитывая ее, мы обращаемся и к себе, и к ним — это такой двойной опыт. Есть книги, к которым я регулярно возвращаюсь, особенно зимой, например, «Волшебная гора» Томаса Манна или «Человек без свойств2 Музиля, а без античных книг я не могу прожить и года. Современную литературу я читаю крайне редко, в основном своих друзей — Толстую и Сорокина. Очень люблю раннего Пелевина.

Я твердо знаю, что без искусства и литературы нам стало бы намного скучнее. Когда думаешь о всех ужасах истории, находишь ей лишь одно оправдание — как бы ни страшна была жизнь, в ней внезапно появляется Бах, Пушкин или Гете, и это оправдывает человека перед историей. Я не вижу никакой специфической цели литературы, кроме наслаждения, как, впрочем, и у всего другого.

Музей позабытых вещей: каска миротворца, очки писателя и старинный секстант >>

Про Чехова

Русская литература появилась на Западе как литература экзотическая, ее называли (Вогюэ) даже буддийской, что, конечно, не так. Это был глоток свежего воздуха для уже изрядно окостеневшей литературной системы Западной Европы. Новая русская литература началась с Пушкина, а английская к тому времени существовала уже более тысячи лет. Русская литература стала новичком на мировой арене, и при этом была чрезвычайно серьезна. В Англии в конце XIX века говорили: надо учиться писать у русских: — смело, дерзко, психологически глубоко и абсолютно серьезно.

На западный мир особое впечатление произвел Чехов, потому что Достоевский, и в меньшей степени Толстой писали о русском человеке, а Чехов писал о человеке вообще. В этом отношении Чехов был, есть и остается главным представителем русской классики на Западе.

Чехов — это просто Чехов, как и Шекспир, который давным-давно перестал быть только английским писателем.

Что ел Чехов: помидоры «Три сестры» и картофель «Человек в футляре» >>

Про современную литературу

Современная русская литература давно перестала играть какую-то роль. Последние два писателя, которые вызвали резонанс на Западе — это Солженицын и Бродский, оба лауреаты Нобелевской премии. Оба жили в Америке, поэтому я хорошо представляю их значение там. Это был тот самый случай, когда о русской литературе говорили — вслух и много.

Что касается другой литературы, то, к сожалению, ее очень мало знают. В 1990-е на Западе появился Пелевин в приличных переводах, им даже увлеклась молодежь, но со временем это прошло. Толстую хорошо приняли, у нее до сих пор есть масса поклонников в университетской среде. Недавно появился на Западе Сорокин, он очень медленно входит в западную литературу, но его «День опричника» был принят с интересом.

«Последний русский бестселлер мирового значения — «Доктор Живаго». С тех пор не было ничего столь же значительного по влиянию».

Здание будущего музея начали возводить рядом с Домом русского зарубежья имени Солженицына >>

Про икру и «клюкву»

Фото - © личный архив

Я не люблю западные фильмы на русскую тему, которые Ильф и Петров называли «Княгиня Гришка». В худших случаях русские изображены идиотами, если это детективы или триллеры. Всегда находишь кучу нелепостей.

Помню, фильм про русскую мафию, где они завтракали водкой и блинами с икрой, но не черной или красной, а баклажанной!

Есть, конечно, серьезные экранизации, такие как «Анна Каренина», новая «Война и мир», но их я тоже не люблю, потому что слишком пристрастно отношусь к оригиналам. С другой стороны, экранизации редко бывают хорошими, и я уверен, что англичанин с большим трудом посмотрел бы русского «Шерлока Холмса». Вот и я плохой судья, когда речь идет о русской классике на экране.

Актриса сериала «Анна Каренина»: о массовке и съемках с Лизой Боярской >>

Про русские щи

Красная икра в Америке продается в рыболовецких магазинах, так как считается отличной наживкой для ловли форели. Про черную икру мало кто знает — она безумно дорогая, а что касается другой русской еды, то известен только борщ, который, конечно, никто готовить не умеет, и чаще всего его продают холодным в банках.

Русской еды на Западе нет, но сегодня и в России не так просто найти хорошую русскую кухню.

Я ни разу еще не ел настоящих русских щей, а, ведь, это самое русское блюдо, которое только может быть — его не умеют готовить ни в Москве, ни в Нью-Йорке. Русский стол не очень подходит для международной кухни, потому что это закуски, но самое главное — супы, дорогая, вкусная и обильная еда, которая сама по себе составляет обед. Если бы я был ресторатором, то в моем меню была бы дюжина русских супов и больше ничего. Например, во Франции простой рыбацкий суп из остатков рыбы для бедняков теперь является самым изысканным обедом — буайбесом, который стоит кучу денег. Примерно так же нужно относиться к щам, солянке, окрошке или гениальному рассольнику с почками и языком.

Фестиваль «Наш продукт» в Москве: традиционные рецепты и старинные ремёсла >>

Про мемуары

Я только что закончил работу над своими мемуарами, которые называются «Обратный адрес». Там еще будет чуть ли не сотня фотографий из моего архива. Это большая и очень важная для меня книга. Работа над мемуарами требует предельной искренности: ты должен писать только то, что тебя по-настоящему волнует, лишь тогда возникает резонанс между автором и читателем.

Я каждую книгу пишу, как последнюю, но эту — с особой любовью и прилежанием. В ней меньше литературы, чем обычно, но больше моих друзей, моей жизни, прошлого и настоящего.

Неуверенность — мое главное качество. Я пишу 40 лет, но она не становится меньше. Я раньше думал, что это свойство моего характера, но однажды прочитал признание Бродского: каждый раз перед чистым листом бумаги, говорил он, я испытываю страх. Но в конце концов он понял, что этот страх и есть контроль качества.

Про подмосковное детство

Есть такой подмосковный городок — Кубинка, я провел там несколько счастливых месяцев своего детства. Там лучше всего собирать грибы. Правда, это было давно, лет пятьдесят назад, но было славно! Привет Кубинке!